Две стороны одной медали. Дихотомия мужского женского
Винникотт (1960) говорил, что у человека развивается глубочайшее чувство вины, когда его ненависть сильнее любви. Женщина и мужчина отличаются друг от друга. Различны их тела, что обусловливает и психическую разницу. Зачастую мы бессознательно воспринимаем различие как угрозу себе, поэтому различия провоцирует ненависть и подозрения. Мы защищаемся ненавистью. Равенство, скорее, дает возможность проявиться различиям, и, не стараясь устранить, воспринимать их с уважением. Наша идентичность, как женщины или мужчины, развивается на протяжении всей жизни, хотя основа гендерной идентичности формируется в детстве. Чем слабее мы ощущаем свою идентичность, тем больше мы стараемся ее защитить, и прибегаем к ненависти, когда сталкиваемся со своим бессилием.
Французский психоаналитик Жанин Шассгет-Смиржель (1964, 1985) увидела нечто чрезвычайно важное в наших попытках интегрировать ранний опыт в нашу психическую и общую культуру:
«Мужчина и женщина рождены женщиной: мы все, прежде всего, дети нашей матери. Однако все наши желания как будто предназначены для отрицания этого факта, столь наполненного конфликтами и воспоминаниями о нашей примитивной зависимости. Миф из Книги Бытия, похоже, выражает это желание, желание освободить себя от матери: мужчина рожден Богом, идеализированной отцовской фигурой, проекцией утраченного всемогущества. Женщина рождена из мужского тела. Если этот миф выражает победу мужчины над его матерью и над женщиной, кем тогда становится его собственный ребенок. Это также предусматривает определенное решение для женщины, так как она также дочь своей матери: она предпочитает принадлежать мужчине, быть созданной для него, а не для себя, быть частью его - ребром Адама - а не продолжать свою «привязанность» к матери».
Беспомощность унизительна и провоцирует ненависть. Винникотт (1986) сказал, что если мы не признаем нашу полную зависимость от женщины, то будем ее бояться. Эта мысль Шассге-Смиржель, является в первую очередь попыткой бессознательного преодоления опыта ранней беспомощности и абсолютной зависимости. Очень важно отметить, что и мальчики, и девочки идентифицируют себя с матерью в первый период своей жизни, и что мать является первым объектом любви для обоих полов.
Ирен Маттис, шведский психоаналитик, в своей книге (1996) рассказывает историю Мари. История была описана Амбруазом Паре, врачом короля Франции, Карла 9, в 1560 году. Мари была 22-летней фермершей. Однажды, прогоняя животных с пшеничного поля, она перепрыгнула глубокую канаву. В этот момент из нижней части ее тела появились мужские гениталии, и Мари в мгновение ока стала мужчиной. Существует множество подобных средневековых историй, но нет ни одной, где мужчина превращается в женщину. Мари, женщина, не была полностью развитым человеческим существом, но стала таковым, превратившись в мужчину. В средневековье полагали, что существует только одно человеческое более или менее развитое тело. Было принято использовать одни и те же названия для мужских и женских гениталий, поэтому женские половые органы не имели собственного названия. Вскрытие проводилось как у мужчин, так и у женщин, но видимое интерпретировали исходя из имеющихся о нем представлений. Джойс Мак-Дугалл (1995, с. 235) пишет: «Возможно фразу «Я поверю, если увижу это», следует читать «Я увижу это, если я поверю в него», когда это касается исследования. Женское тело воспринималось как неразвитый вариант мужского тела. Только с 18 столетия положение дел начало понемногу меняться. В 1828 году была обнаружена яйцеклетка. До этого открытия женщина была только лишь раковиной, в которой развивается ребенок, но все свои качества он получает от отца. Отрицая отличие женщин, общество также могло отрицать их нужды и потребности. Джойс Мак-Дугалл (1995) указывает, что и для мужчин, и для женщин возможность быть особами только одного пола является травматичной. Быть одновременно мужчиной и женщиной, мальчиком и девочкой - обычное желание, которое каждый ребенок выражает очень ясно.
Пентти Иконен (1998) написал превосходные статьи «О фаллической защите» и «От эдипальных проблем к фаллической вселенной», где он исследует влияние фаллических защит на нашу культуру и ее структуру, а также описывает проявление фаллических защит в нашей ежедневной жизни. Иконен считает, что фаллическая защита базируется на незнании о существовании соответствующих женских половых органов, которые невидимы внешне и, следовательно, неизвестны. Все мы были рождены женщиной, росли в матке, и я думаю, что это, скорее всего, оставляет след в бессознательном. Однако фаллическая защита также способствует детскому развитию: она защищает представление девочек о себе и половую идентичность мальчиков в процессе дифференциации от матери. Если диадические отношения мальчика с отцом достаточно хороши на этой фазе, он также способен избирательно идентифицироваться с матерью. Дети начинают замечать различия между полами в возрасте примерно 18 месяцев. Различие пробуждает страх у обоих, как у мальчиков, так и у девочек (McDougall, 1995). Различие всегда рождает в нас страх. Дистанция между мужчиной и женщиной самая короткая и в то же время самая длинная. Соитие пробуждает бессознательный страх у обоих. Оно пугает мальчиков и девочек, даже будучи чрезвычайно желанным. Девочка боится быть разбитой, глубже лежит страх распасться на части: «кто-то проникает в меня, останусь ли я целой, буду ли я самой собой после этого?». Мальчик боится того, справиться ли он, как будет работать его пенис, выдержит ли он, что он встретит внутри девочки, не будет ли он поврежден. Можно сказать, так: женщинам для сексуальных отношений нужны хорошие межличностные взаимоотношения. Для мужчины сексуальные отношения то же самое, что хорошие взаимоотношения. Это главное противоречие, которое сложно понять мужчинам и женщинам, но осознание его поможет обоим. Нам свойственно базовое нарциссическое желание быть совершенными и лучшими. Оно защищает нас от чувства беспомощности и нарциссической ранимости. Поэтому все человеческие отношения включают зависть и конкуренцию. Они существует в отношениях между супругами, между родителями и детьми, и между детьми. Родители могут конкурировать открыто или бессознательно за любовь своих детей, что приводит к глубоким конфликтам доверия, переживаемым детьми. Мы завидуем всему, что есть у других, и тому, чего нам не хватает, или нам кажется, что не хватает. Если мы рассуждаем о зависти между мужчиной и женщиной, различие полов становится решающим, так как очень многому можно завидовать. Если мы не можем быть толерантны к различиям, то начинаем требовать подобия, и принуждаем другого к нему. Все должно быть поделено поровну: свободное время, отношения с детьми и друзьями. Невозможно признавать предпочтения или тенденции друг друга без упоминания о совместных действиях. Мы просто хотим контролировать и управлять другим. Мы теряем возможность богатства жизни с другим человеком, который отличается от нас как физически, так и ментально. Мы теряем реальный шанс - разделить нашу жизнь с ним или с ней (Hagglund, 1998). Если мы не можем терпеть различия, мы теряем любовь. Через идентификацию и понимание различий мы можем воспринимать себя частью их, становиться богаче, и, в то же время, возможно, мы преуспеем в приручении зависти и конкуренции. Возможно, базовой нарциссической травмой для обоих является то, что никто не может иметь ребенка в одиночку, всегда необходимы оба - и мужчина, и женщина. После многих лет брака одну женщину спросили, думала ли она когда-нибудь о разводе. Она ответила: «Нет, но мысленно я убивала своего мужа каждый день». Эти слова показывают нам, как ненависть защищает любовь. Когда ненависть не сильнее любви, ее можно осознать. Она не воспринимается как разрушительная сила, которая угрожает нам и другим, она не перерастает постепенно в ожесточение. Отрицание чувства ненависти искажает реальность и сужает наш личный опыт и нашу жизнь. Тяжело вынести близость, если она воспринимается как посягательство на свою автономию. Начинаются и продолжаются ссоры, которые могут обозначать защиту своего собственного пространства в ситуациях, когда близость переживается как слишком угрожающая. Мы можем зайти в тупик постоянными спорами, если самое главное для нас контролировать друг друга, оставить за собой последнее слово, а не сказать слова друг другу. Если наше представление о себе очень хрупкое, мы можем поддерживать психический баланс, полагая, что наш супруг злой и что все хорошее исходит от нас.
Согласно Винникотту (1958) способность к восстановлению базируется не только на любви, но также и на осознании собственной вины и своих плохих сторон. Воля и способность к восстановлению является условием для длительных взаимоотношений. Интернализация различий и равенство, которое строится на уважении к различиям, становятся возможными для нас, если мы способны интегрировать внутри себя образы матери и отца без отрицания их отличий, а также следствий и ценностей этих отличий. Взаимные и равные отношения между мужчиной и женщиной являются результатом длительного развития и трудно достижимы. Поддержание их требует продолжительной психической работы от обоих, способности выдерживать и преодолевать разочарования и ненависть, порождаемую разочарованиями. Не существует любви без ненависти и ненависти без любви. Ненависть помогает сохранить любовь. Любовь и ненависть не являются противоположностями, они связаны друг с другом. Противоположностью, как любви, так и ненависти, является равнодушие. Мужчина и женщина встречаются друг с другом в ребенке. Ребенок - это мост, связывающий их с прошлыми поколениями, мост между жизнью и смертью.
Истоки ненависти в обществе
Самая важная битва происходит не на политической арене, а в душе, в сознании человека, и только ее исход влияет на формирование личности, на восприятие действительности. В качестве точки отсчета рассмотрим возможности человеческого субъекта, которые образуют основу для формирования убийственных форм разрушения.
Кажется, очевидным, что психоанализ возникает в обществе, функционирует в нем или же наоборот, не может существовать в тех или иных социальных условиях, именно поэтому психоанализ может рассматриваться и как социальная наука. Фрейд писал в работе «Психология масс и анализ человеческого Я»: «В психической жизни человека всегда присутствует «другой». Он, как правило, является образцом, объектом, помощником или противником, и поэтому психология личности с самого начала является одновременно также и психологией социальной в этом расширенном, но вполне обоснованном смысле». Можно сказать, что основатель психоанализа «социологизировал» человеческую психику с помощью описания динамики внутренней социальности души: конфликт между инстанциями Я, Оно и Сверх- Я, отношений между Я и Я- идеалом, процессов проекции, интроекции и идентификации, и т.д.
Оглядываясь на жесточайшие катастрофы прошлого века, которые имели огромное значение на ход истории, мы должны принять тот факт, что в природе человека есть нечто, что радушно приветствует уровень насилия, почва, которая настолько плодородна для семян разрушения, что они мигом прорастают без особых препятствий. Варварская страсть к разрушению и жестокости, стремление подчиниться могущественной внешней силе, все это остается частями нашей натуры, ожидая возможности вырваться на свободу. Именно такую возможность и предоставляют социальные конфликты. В книге «Недовольство культурой» Фрейд описывает, как для развития людям требовалось объединяться в группы. Формирование группы порождает безопасность, которая будет поддерживаться за счет того, что отдельные люди связаны между собой дружескими узами и общей любовью к своему лидеру. Все это требует подавления естественной агрессии; иными словами, чтобы жить в обществе, человек должен подавлять эту часть своей натуры.
Фрейд выдвигает на первый план два вопроса: 1. Какова судьба подавленной агрессии, в той ситуации, когда ее нельзя направить вовне?; 2. Каким образом достигается такая степень подавления? Оказывается, что эти два вопроса - новое расположение агрессии и процессы развития, с помощью которых достигается приобщение к культуре/подавление, - тесно связаны, можно даже сказать, это две стороны одной монеты. Агрессивность перенаправляется с внешнего на внутреннее - с объекта на себя, переселяясь в Супер-Эго. Словно при помощи какого-то магического вмешательства подавляемая агрессия становится той самой силой, которая ее и подавляет. Это Супер-Эго проявляет нечеловеческую жестокость, оно подобно ужасному внутреннему «паноптикуму» - коллекции разных необычных предметов, охранники которого безжалостно наказывают не только за действия, а даже за мысли о чем-то противоправном, настоящая «полиция мыслей». Таким образом, наша «цивилизованная» любовь к каждому, поддержание дружественных связей с другими членами группы и ее лидером зависят от этого внутреннего подчинения. Но наша первобытная ненависть не исчезает, оставаясь существовать в подавленном состоянии, появляется важное условие, при котором существует возможность применения насилия по отношению к другому вовне: «Всегда существует возможность связать любовью большое количество людей... до тех пор, пока остаются другие, получающие проявления их агрессивности», - пишет З. Фрейд.
Мелани Кляйн писала о том, как война воспринималась в сознании ее пациентов, описывая ситуации, в которых война становилась средством выражения ужасающих фантазий во внешнем мире, она предоставила психоаналитическую основу для углубления нашего понимания архаичных фантазий и процессов, лежащих в основе деструктивности, которая является частью человеческой природы. Эта основа содержит два измерения: феноменологическое и динамическое. Под феноменологическим я подразумеваю качества объектов, населяющих инфантильный мир, а под динамическим - процессы, с помощью которых они образуются и приводятся во взаимодействие друг с другом. Фундаментальными для этого являются процессы расщепления, проекции и интроекции.
Роджер Мани-Кёрл очень уважал Мелани Кляйн, считая ее звеном передового психоанализа. В своих статьях «Политика с точки зрения психоанализа» (Politics from the Point of View of Psychoanalysis, 1978) и «Природа пропаганды» (The Nature of Propaganda, 1941). Он писал, что разрушительные агрессивные импульсы, дремлющие внутри нас, имеют три основных направления: если они направлены на себя, то результатом станет депрессия (здесь имеется ввиду Фрейдовское описание подчинения Эго жестокому, архаичному Супер-Эго); также, они могут быть направлены вовне, что приводит к параноидальной подозрительности по отношению к другим; и, наконец, агрессия может непосредственно выражаться в насильственных действиях по отношению к другому. Однако для того, чтобы произошло последнее, должно произойти соединение внутренних и внешних процессов. Также он говорил, что существуют три возможных пути подавленной агрессии (меланхолия, паранойя и реальная склонность к убийству), конечно, не проявляются в чистом виде и в разных ситуациях могут быть замечены сразу несколько признаков одновременно. Убийственная жестокость и паранойя имеют особое сходство. Чем больше враг воспринимается как зло и только как зло (ситуация, поддерживаемая параноидными механизмами), тем меньше будет сдерживаться высвобождение насильственной агрессии. Кроме того, чем больше насильственной агрессии, тем более опасным (из-за проекции) становится объект, и поэтому паранойя усиливается; то есть между паранойей и жаждой убийства существует взаимосвязь. Создание ненавистного объекта посредством проекции также может приносить определенного рода удовольствие, которое может являться частью самой ненависти. Его параноидная теория очень ясно описывает кляйнианскую теорию раннего детского развития, описывая процессы раннего расщепления, проекции и интроекции, которые формируют основу параноидальных отношений. В самом начале младенец воспринимает внешние (грудь, руки, глаза и т.д.) материальные объекты, обладающие чувствами, как на самом деле принадлежащие младенцу: когда младенец испытывает ненависть, эти объекты воспринимаются как злокачественные, когда младенец любит их, они благодетели. Он называет эту конкретную стадию «аниматической», которая сосредоточена на злых и добрых духах (таких как ведьмы и феи). Еще одно полезное дополнение Мани-Кёрла вытекает из хода взаимоотношений между «Я» (Self) и интроецированными объектами. Он отличает те состояния психики, в которых интроецированный объект переживается как внутреннее присутствующий, от тех, в которых индивид отождествляет себя с объектом. Он приводит замечательный пример ребенка, который спроецировал свою собственную агрессию на пень, в котором, как он тогда думал, был лев, объект его ужаса. Позже он интроецировал его и идентифицировал себя с ним: он стал львом и зарычал на пень. Такая идентификация (с могущественным опасным объектом) неизбежно имеет маниакальные черты. Мани-Кёрл блестяще отлавливает постоянное движение между депрессивными фазами (отождествление с повреждённым объектом), паранойей (проекция ответственности за разрушения на внешнюю фигуру, которая теперь воспринимается как опасный враг, который должен быть наказан), интроекцией этой фигуры (которая теперь ощущается как внутренняя опасность), и, наконец, идентификация с этой плохой фигурой, создающая возбужденные состояния маниакальной идентификации с жестоким внутренним объектом (подобно ребенку, который «становится» львом).
Ханна Сигал (пожалуй, один из величайших интерпретаторов Кляйн), подобно Мани-Кёрлу, она также смогла показать значимость модели сознания Кляйн для культуры в целом. Ее первой по-настоящему политической статьей «Молчание - настоящее преступление», которая была представлена на конгрессе IPA в Гамбурге, в 1985 году, в то же время вместе с Мозесом Лауфером она занималась созданием движения «Психоаналитики против ядерной войны», которое стало частью более широкой международной организации. В данной статье рассматривается смертельно опасный сценарий: поистине, убийственное сочетание эскалации гонки ядерных вооружений и отрицания ее значимости. Как и Фрейд, она не сомневалась, что человечество одержимо ужасающим стремлением к самоуничтожению, своего рода тоске по аннигиляции, узнать о которой (и исследовать ее последствия) нам не дозволено. Перечитывать эту статью и осознавать, насколько близок к краю пропасти был мир в то время, - очень пугающий опыт. Фактически, было несколько ситуаций, когда только ряд случайных факторов позволил предотвратить ядерную катастрофу. Сигал говорит о том, как ситуация ядерной угрозы сталкивает нас с тревогами психотического характера, для этого она активно использует знания, полученные в работе с тяжело нарушенными пациентами. Она показывает, как виды защиты, которые мобилизуются в таких ситуациях (расщепление, фрагментация, насильственная проекция, отрицание), проживаются в группах таким образом, что, если бы в таком виде они имели место у отдельного человека, они воспринимались бы как свидетельство серьезного психического расстройства.
Наше «смутное» психотическое время можно назвать временем извращенности и отцеубийства, что присуще любым переворотам и революциям. Перверсия (извращение) присутствует там, где оргазм достигается с другими сексуальными объектами (гомосексуальность, педофилия, зоофилия и т.д.) или через другие области тела (анальный коитус и т.д.); там, где оргазм абсолютно подчинен определенным внешним условиям, которые необходимы сами по себе для получения сексуального удовольствия (фетишизм, трансвестизм, вуайеризм, эксгибиционизм, садомазохизм). В более широком смысле «перверсия» (извращение) обозначает все психосексуальное поведение, сопровождающее такие типичные способы получения сексуального удовольствия», - писал Кернберг.
Другое важное психоаналитическое понятие - извращенность, или перверсность, можно определить, как существенное отклонение от общепринятых отношений (объектных отношений) между людьми, необходимое извращенному человеку для их поддержания и получения от них удовлетворения. Извращенность - это такое искажение отношений, при котором ненависть (смерть) начинает доминировать над любовью (жизнью). По аналогии с половыми извращениями, извращенные отношения между людьми (объектные отношения) становятся садомазохистскими, копрофилическими, эксгибиционистскими, вуайеристскими, фетишистскими и т.п. Иначе говоря, в извращенных отношениях начинают преобладать мучительство, издевательство, с одной стороны, и покорность, безропотность, жертвенность, с другой; страсть к грязи, наслаждение ею и желание испачкать, измарать, испортить все чистое и хорошее; выставление напоказ всего личного и тайного и сладострастное подглядывание за личным и тайным, всепроникающий контроль за личной жизнью человека. Этот ряд можно пополнить сверхценным отношением к мертвым понятиям и вещам, ради чего в жертву приносятся живые люди, или, в более мягкой форме, грубо игнорируются интересы живых людей. Извращенным (перверсным) отношениям присущи искусственность, мертвенность и одновременно - устойчивость и неподвижность.
С психоаналитической точки зрения, революция всегда выступает проявлением извращенности - бунтом незрелой молодежи против отцовских законов и правил, бунтом, который разжигается ненавистью и завистью к отцам. Разрушить, убить, отобрать, уравнять всегда проще и быстрее, чем создать, породить, вырастить, сберечь. Генитальная сложность и дифференцированность «старого» мира, основанная на хрупком равновесии любви и ненависти, добра и зла, безжалостно разрушается и смешивается в анальном хаосе простого «нового» мира. Под лозунгами свободы, добра и справедливости все вокруг пропитывается злом, ненавистью и насилием, а генитальная родительская пара разрушается во имя «коллектива», тотального контроля над личностью и фетишизации революционной власти и догм. Отцеубийство проявляется как цареубийство, как прямое уничтожение и свержение всех авторитетов, как неистовая борьба с религией. Подростковый бунт асоциального психопата становится кошмаром, охватывающим всю страну. Личности с извращенной психикой и глубокими внутренними нарушениями становятся вождями и политическими лидерами. Такая эдипальная ненависть может легко стать основой паранойи. Извращенность всегда связана с убийством отца (отрицанием отца), отказом от всех связанных с ним законов (порядка и справедливости), отрицанием любящего, рождающего сношения между матерью и отцом. Убивающий отца хочет встать на его место, безраздельно завладеть матерью (землей, властью, собственностью), объявить себя вечным, всемогущим и безгрешным. Фрейд писал, что со временем дети, убившие отца, начинают жалеть о нем, сообща вспоминают его и пытаются вместе установить какой-то закон и порядок (Фрейд, 1991). Но убийство от этого не перестает быть убийством, и ничто не предохраняет нас от повторения кровавого кошмара. Общество, «убившее отца», как показывает опыт многих революций, неизбежно проходит через полосу крайней жестокости и подозрительности. Новые отцы не чувствуют своей легитимности, их переполняют тревога, страх, в основе которых лежит подспудное чувство своей преступности. Чтобы заглушить эти чувства и предотвратить реальную или мнимую угрозу своему господству, они неизбежно приходят к террору и паранойе. Очень скоро жертвами революции становятся многие из ее собственных отцов. Перефразируя известное выражение, можно сказать: революция пожирает своих отцов. Извращаются все ценности и смыслы бытия. Извращенность боится правды и потому она ее извращает. Так, например, гомосексуальная любовь в наши дни все чаще объявляется возвышенней, чище, «продвинутей», сравнительно с гетеросексуальной, как в недавние времена коммунизм считался прогрессивней капитализма, а государственные интересы - выше личных, частных, семейных. Правда, которой больше всего боятся и которую более всего извращают, - правда об отце: об убитом, отвергнутом, оболганном отце, его законе и порядке, мире обычных, общепринятых человеческих отношений. Отец может исчезнуть, оказаться «врагом народа», ненастоящим отцом, предателем. Настоящим же объявляется любой новый лидер, «великий отец и учитель», с которым так легко идентифицироваться в фантазиях всемогущества и совершенства. Эдип убивает своего отца сам, случайно, по воле Рока. По мысли Фрейда, высказанной в «Тотеме и табу», отца убивают объединившиеся сыновья (Фрейд, 1991). Однако в мире извращения и извращенности сыновья или дочери убивают отца с помощью матерей или даже помогают матерям в мужеубийстве. Извращенный мир - это мир, в котором между полами царит война, а не любовь. Это мир, где возможно либо подчинение женщины мужчиной и господство над ней (так называемое «традиционное», «патриархальное» общество), либо победа женщины и изгнание из семьи или удаление на ее периферию слабого и никчемного, кастрированного мужчины. В этом случае дети становятся собственностью матери. Мать дает понять сыну, что ей не нужен мужчина, что сын своей инфантильной сексуальностью и своим детским пенисом может удовлетворить ее. И тогда ему не надо взрослеть и становиться мужчиной. Это и есть разрушение семьи. Это - регрессивное по своей сути, анальное разрушение генитальности и парных отношений между мужчиной и женщиной в пользу аморфной «подростковой» группы - «коллектива», который вмешивается в эти отношения, контролирует их, «освобождая» женщину и мужчину от близости, тайны связывающего их союза и взаимных обязательств.
Другой частью подобного разрушения является ослабление, унижение, кастрация мужчины как «главы семьи», добытчика и защитника. Важная характеристика извращения - особое мышление, к отличительным чертам которого относятся минус-К и анальность. Минус-К (понятие, предложенное Бионом, Bion, 1962) означает в данном случае извращенность всех причинно-следственных связей и мыслительных операций, особенно при понимании человеческих желаний, чувств, отношений, проблем. Она направлена на затушевывание и искажение этих желаний, чувств, отношений и проблем. В результате подобного «минус-мышления» возникает «минус-знание». Черное объявляется белым, хорошее - плохим, ненависть - любовью, диктатура - демократией, нищета - изобилием. «Минус-мышление» способствует возникновению «фальшивой» личности и «фальшивых» отношений и обслуживает их функционирование. Возникает своеобразная «минус-психология» извращенности (в той или иной мере она пропитывает все общество, но особенно заметна в его публичной, эксгибиционистской части - политике, моде, шоу-бизнесе и т.п.). Анальность мышления состоит в его склонности к пачканию, порче и обесцениванию того, с чем оно имеет дело. Здесь извращенное мышление обладает целым спектром средств: от грубого и очевидного очернительства, нападок и цинизма до тонких и незаметных, но все пропитывающих иронии и скепсиса.
Извращенные люди в каждом извращении отрицают, что родительская пара для их концепции была обязательна. В национальном экстазе мы вообще видим нападение на членов других наций как на низших, более примитивных или, если они - на более высоком уровне развития как на дегуманизированных их собственным безразличием. Поэтому, только член одной особенной нации - это тот, кто имеет истинную меру гуманности. Титулованный, но с чувствами, агрессивный, но благородный. Другая особенность, появляющаяся в национальных экстазах - то, что отдельная нация имеет или специфическое происхождение, или, когда не легко это изобрести, по крайней мере, самое старое происхождение. Характерно, что в национальном экстазе там существуют две параллельных тенденции. Первая - то, что соседние нации произошли из избранной нации, но со временем приняли другую религию из-за их коррупции и зла, или что они отказались от их благородного происхождения. Вторая тенденция состоит в том, чтобы объявить некоторое таинственное происхождение, благородное, конечно, и обвинить другие нации, что они скрыли это происхождение от избранной нации. Я полагаю, что все эти теории стремятся обеспечивать для членов избранной нации особенное происхождение, которое является благородным, конечно, и таким образом уменьшают ущерб, причиняемый от осознания того, что они возникли посредством простого полового сношения между их родителями. Этим путем каждый становится благородным без отношения к действительности каждодневной жизни. Мы имеем, таким образом, два свойства, выражающих боль того, что мы возникли обычным путем. Мы имеем ситуацию, очень похожую в детстве на ту, когда дети эмоционально имеют дело с фактом, что они возникли от их матери и отца, изобретающие все виды романтичных теорий, известных нам как роман семейства. Избранная нация, благородно возникавшая от благородных родителей, тогда как другие имеют происхождение полуживотного. Я полагаю, что этот механизм - причина многочисленных злодеяний и войн. Разрушительное действие этого мнения относительно себя состоит в увеличении собственного всемогущества и через собственное величие и скромность других. Иметь благородное происхождение или быть самой старой нацией устанавливает чувство близости среди его членов. Поскольку мы самые старые, разница во времени между предками стерта. Все члены нации, и живой, и мертвый, являются, таким образом, живыми. Так, мы можем легко идентифицировать нас с мифическими героями прошлого, также, как и с жертвами прошлого. Что произошло, пятьсот лет назад ощущается как настоящее, произошедшее не с нашими предками, а с нами.
Я принадлежу поколению, рожденному в послевоенное время, нас учили в течение всего время обучения, что братство и единство - самые драгоценные ценности. Все же, я учила также историю Средневековья, сыновья, братья или родственники тех времен в конфликтах разрушили большие государства и делали их легкой добычей различным внешним врагам. Патриотизм советского человека - это ненависть к фашизму, к национализму, культивировалась дружба всех народов СССР. Да, мы никогда не обращали внимание на то какой национальности наши друзья и знакомые - мы просто советские люди. Коммунистическая партия была самой сильной группой в прежнем СССР. Когда коммунизм как идеология испытал кризис, это столкнулось с судьбой всех больших систем, неспособных решить кризис, в котором они находятся. Это поведение подобно придворному в сказке «Новый костюм короля», оно разрушило любую идею, которая могла бы принести решение кризиса. Большая семья СССР распалась на отдельные государства. Мы были едины и разговаривали на одном языке, который объединял нашу идентичность.
Большая семья распалась и каждый стал жить своей жизнью. Так как идентичность основана на подобиях и различиях, возможности для нетерпимости членов других наций являются значительными. Таких немного, кто никогда не чувствовал враждебность к кому-либо только потому что он или она принадлежит другой группе. Форма этой враждебности может быть мягка как, например, когда мы возвращаемся из поездки за границу и точно не приписываем лучшие характеристики членам той нации. Мы видим их через стереотипы или широко обобщаем положительные или отрицательные черты индивидуумов, которые мы приписали целой нации. Спортивные соревнования между двумя нациями обычно ведут к страстным реакциям, которые, вообще-то, тратятся перед телевидением, но иногда могут становиться злостными на поле. Мы можем быть подозрительны или дистантны к членам других наций, или, во многоэтническом окружении мы можем голосовать за члена нашей собственной нации только, потому что он или она принадлежит к нашей нации, не обращая внимания на его/ее агрессию и готовность вызвать межэтнические конфликты. Поэтому, мы встречаемся с вездесущим явлением, существующим в каждом из нас и, следовательно, как явление группы, это представляет явление, требующее осторожного исследования. Чтобы процветать в его полной силе и трагичности, национализм требует наличия одной группы (Freud, 1921). Как только злой дух национализма выпущен, им невозможно управлять, также, как и невозможно возвращение к индивидууму, где это может быть скорректировано более легко. Национализм, прежде всего, явление группы. Однако его страстность превышает другие явления, которые могут быть связаны с группами подобных размеров, патриотизм, например. Говорят, что нет войны столь же отвратительной, как война между нациями, разделяющими одну и ту же территорию. Скорость ее развития, варварство, время, необходимое для мирного решения проблем в возникающих между нациями ссорах, все это напоминает конфликты в семье. Ссорящиеся члены семейства, которые до какого-то момента жили мирно, внезапно ссорятся, прерывают все связи, один другого обвиняет в нелояльности, предательстве и ограблении. Внешний наблюдатель увидит все это или как абсурд, или легко решит, что он или она не знакомы со страстями, скрытыми позади непонимания. Внешнему наблюдателю кажется, что ссорящиеся стороны можно легко примирить, так как сам конфликт является незначительным, который легко решить рациональными методами, являющихся верными, или все-таки в случае неудачи, ссорящиеся стороны могут легко разделиться. Ссорящиеся стороны могут начать кровавую борьбу, стороны, говорящие на том же самом языке, нравится им это или нет. И мы наблюдаем явление подобное явлению семьи, чем ближе друг другу они приходятся, тем больше они ненавидят друг друга. Известно, что насилие среди индивидуумов обычно происходит между теми, кто знаком друг с другом, и чем ближе связи, тем возможность насилия больше. Аналогично с насилием между двумя нациями - чем ближе они, тем возможности насилия больше.
По мнению Томаса Огдена, главная задача психоанализа - помочь людям стать более живыми (Ogden, 1997). Безжизненность, мертвенность - основная черта извращенности. Извращенность возникает там, где реально или метафорически убивают отца, где нет оживляющих и рождающих любовных отношений между матерью и отцом. Где на фасадах семьи строятся фасады ложного Я, которое, по-бандитски нагло и агрессивно, пытается наполнить мир ложью и насилием. Извращенность отношений (как и половая извращенность) в той или иной степени свойственна каждому человеку. Однако при здоровом, естественном развитии извращенная часть личности включена в здоровую, зрелую личность, а извращенные отношения встраиваются в зрелые человеческие отношения, основанные на любви, близости и благодарности. Поэтому, думая об излечимости, необходимо оценивать, насколько развиты здоровая часть личности и здоровые отношения. Психоанализ, словно с лицом Януса, смотрит внутрь, на работу сознания (mind), и в то же время вовне, на культуру и общество.
Психоанализ имеет все возможности для того, чтобы внести вклад в любую область исследований, в центре которой находится человеческий субъект. Именно почва ненависти и расщепления является особой территорией психоаналитика. Большая ответственность сегодня ложится на сообщества людей, понимающих глубинные процессы происходящих событий. И мне кажется, что подобные мероприятия, когда, не взирая ни на что, ни на разные языки и культуры, мы едины в психоаналитическом понимании процессов. Между нами существует баланс либидо и мортидо, а значит и в более крупных масштабах этот баланс может быть восстановлен!
Винникотт (1960) говорил, что у человека развивается глубочайшее чувство вины, когда его ненависть сильнее любви. Женщина и мужчина отличаются друг от друга. Различны их тела, что обусловливает и психическую разницу. Зачастую мы бессознательно воспринимаем различие как угрозу себе, поэтому различия провоцирует ненависть и подозрения. Мы защищаемся ненавистью. Равенство, скорее, дает возможность проявиться различиям, и, не стараясь устранить, воспринимать их с уважением. Наша идентичность, как женщины или мужчины, развивается на протяжении всей жизни, хотя основа гендерной идентичности формируется в детстве. Чем слабее мы ощущаем свою идентичность, тем больше мы стараемся ее защитить, и прибегаем к ненависти, когда сталкиваемся со своим бессилием.
Французский психоаналитик Жанин Шассгет-Смиржель (1964, 1985) увидела нечто чрезвычайно важное в наших попытках интегрировать ранний опыт в нашу психическую и общую культуру:
«Мужчина и женщина рождены женщиной: мы все, прежде всего, дети нашей матери. Однако все наши желания как будто предназначены для отрицания этого факта, столь наполненного конфликтами и воспоминаниями о нашей примитивной зависимости. Миф из Книги Бытия, похоже, выражает это желание, желание освободить себя от матери: мужчина рожден Богом, идеализированной отцовской фигурой, проекцией утраченного всемогущества. Женщина рождена из мужского тела. Если этот миф выражает победу мужчины над его матерью и над женщиной, кем тогда становится его собственный ребенок. Это также предусматривает определенное решение для женщины, так как она также дочь своей матери: она предпочитает принадлежать мужчине, быть созданной для него, а не для себя, быть частью его - ребром Адама - а не продолжать свою «привязанность» к матери».
Беспомощность унизительна и провоцирует ненависть. Винникотт (1986) сказал, что если мы не признаем нашу полную зависимость от женщины, то будем ее бояться. Эта мысль Шассге-Смиржель, является в первую очередь попыткой бессознательного преодоления опыта ранней беспомощности и абсолютной зависимости. Очень важно отметить, что и мальчики, и девочки идентифицируют себя с матерью в первый период своей жизни, и что мать является первым объектом любви для обоих полов.
Ирен Маттис, шведский психоаналитик, в своей книге (1996) рассказывает историю Мари. История была описана Амбруазом Паре, врачом короля Франции, Карла 9, в 1560 году. Мари была 22-летней фермершей. Однажды, прогоняя животных с пшеничного поля, она перепрыгнула глубокую канаву. В этот момент из нижней части ее тела появились мужские гениталии, и Мари в мгновение ока стала мужчиной. Существует множество подобных средневековых историй, но нет ни одной, где мужчина превращается в женщину. Мари, женщина, не была полностью развитым человеческим существом, но стала таковым, превратившись в мужчину. В средневековье полагали, что существует только одно человеческое более или менее развитое тело. Было принято использовать одни и те же названия для мужских и женских гениталий, поэтому женские половые органы не имели собственного названия. Вскрытие проводилось как у мужчин, так и у женщин, но видимое интерпретировали исходя из имеющихся о нем представлений. Джойс Мак-Дугалл (1995, с. 235) пишет: «Возможно фразу «Я поверю, если увижу это», следует читать «Я увижу это, если я поверю в него», когда это касается исследования. Женское тело воспринималось как неразвитый вариант мужского тела. Только с 18 столетия положение дел начало понемногу меняться. В 1828 году была обнаружена яйцеклетка. До этого открытия женщина была только лишь раковиной, в которой развивается ребенок, но все свои качества он получает от отца. Отрицая отличие женщин, общество также могло отрицать их нужды и потребности. Джойс Мак-Дугалл (1995) указывает, что и для мужчин, и для женщин возможность быть особами только одного пола является травматичной. Быть одновременно мужчиной и женщиной, мальчиком и девочкой - обычное желание, которое каждый ребенок выражает очень ясно.
Пентти Иконен (1998) написал превосходные статьи «О фаллической защите» и «От эдипальных проблем к фаллической вселенной», где он исследует влияние фаллических защит на нашу культуру и ее структуру, а также описывает проявление фаллических защит в нашей ежедневной жизни. Иконен считает, что фаллическая защита базируется на незнании о существовании соответствующих женских половых органов, которые невидимы внешне и, следовательно, неизвестны. Все мы были рождены женщиной, росли в матке, и я думаю, что это, скорее всего, оставляет след в бессознательном. Однако фаллическая защита также способствует детскому развитию: она защищает представление девочек о себе и половую идентичность мальчиков в процессе дифференциации от матери. Если диадические отношения мальчика с отцом достаточно хороши на этой фазе, он также способен избирательно идентифицироваться с матерью. Дети начинают замечать различия между полами в возрасте примерно 18 месяцев. Различие пробуждает страх у обоих, как у мальчиков, так и у девочек (McDougall, 1995). Различие всегда рождает в нас страх. Дистанция между мужчиной и женщиной самая короткая и в то же время самая длинная. Соитие пробуждает бессознательный страх у обоих. Оно пугает мальчиков и девочек, даже будучи чрезвычайно желанным. Девочка боится быть разбитой, глубже лежит страх распасться на части: «кто-то проникает в меня, останусь ли я целой, буду ли я самой собой после этого?». Мальчик боится того, справиться ли он, как будет работать его пенис, выдержит ли он, что он встретит внутри девочки, не будет ли он поврежден. Можно сказать, так: женщинам для сексуальных отношений нужны хорошие межличностные взаимоотношения. Для мужчины сексуальные отношения то же самое, что хорошие взаимоотношения. Это главное противоречие, которое сложно понять мужчинам и женщинам, но осознание его поможет обоим. Нам свойственно базовое нарциссическое желание быть совершенными и лучшими. Оно защищает нас от чувства беспомощности и нарциссической ранимости. Поэтому все человеческие отношения включают зависть и конкуренцию. Они существует в отношениях между супругами, между родителями и детьми, и между детьми. Родители могут конкурировать открыто или бессознательно за любовь своих детей, что приводит к глубоким конфликтам доверия, переживаемым детьми. Мы завидуем всему, что есть у других, и тому, чего нам не хватает, или нам кажется, что не хватает. Если мы рассуждаем о зависти между мужчиной и женщиной, различие полов становится решающим, так как очень многому можно завидовать. Если мы не можем быть толерантны к различиям, то начинаем требовать подобия, и принуждаем другого к нему. Все должно быть поделено поровну: свободное время, отношения с детьми и друзьями. Невозможно признавать предпочтения или тенденции друг друга без упоминания о совместных действиях. Мы просто хотим контролировать и управлять другим. Мы теряем возможность богатства жизни с другим человеком, который отличается от нас как физически, так и ментально. Мы теряем реальный шанс - разделить нашу жизнь с ним или с ней (Hagglund, 1998). Если мы не можем терпеть различия, мы теряем любовь. Через идентификацию и понимание различий мы можем воспринимать себя частью их, становиться богаче, и, в то же время, возможно, мы преуспеем в приручении зависти и конкуренции. Возможно, базовой нарциссической травмой для обоих является то, что никто не может иметь ребенка в одиночку, всегда необходимы оба - и мужчина, и женщина. После многих лет брака одну женщину спросили, думала ли она когда-нибудь о разводе. Она ответила: «Нет, но мысленно я убивала своего мужа каждый день». Эти слова показывают нам, как ненависть защищает любовь. Когда ненависть не сильнее любви, ее можно осознать. Она не воспринимается как разрушительная сила, которая угрожает нам и другим, она не перерастает постепенно в ожесточение. Отрицание чувства ненависти искажает реальность и сужает наш личный опыт и нашу жизнь. Тяжело вынести близость, если она воспринимается как посягательство на свою автономию. Начинаются и продолжаются ссоры, которые могут обозначать защиту своего собственного пространства в ситуациях, когда близость переживается как слишком угрожающая. Мы можем зайти в тупик постоянными спорами, если самое главное для нас контролировать друг друга, оставить за собой последнее слово, а не сказать слова друг другу. Если наше представление о себе очень хрупкое, мы можем поддерживать психический баланс, полагая, что наш супруг злой и что все хорошее исходит от нас.
Согласно Винникотту (1958) способность к восстановлению базируется не только на любви, но также и на осознании собственной вины и своих плохих сторон. Воля и способность к восстановлению является условием для длительных взаимоотношений. Интернализация различий и равенство, которое строится на уважении к различиям, становятся возможными для нас, если мы способны интегрировать внутри себя образы матери и отца без отрицания их отличий, а также следствий и ценностей этих отличий. Взаимные и равные отношения между мужчиной и женщиной являются результатом длительного развития и трудно достижимы. Поддержание их требует продолжительной психической работы от обоих, способности выдерживать и преодолевать разочарования и ненависть, порождаемую разочарованиями. Не существует любви без ненависти и ненависти без любви. Ненависть помогает сохранить любовь. Любовь и ненависть не являются противоположностями, они связаны друг с другом. Противоположностью, как любви, так и ненависти, является равнодушие. Мужчина и женщина встречаются друг с другом в ребенке. Ребенок - это мост, связывающий их с прошлыми поколениями, мост между жизнью и смертью.
Истоки ненависти в обществе
Самая важная битва происходит не на политической арене, а в душе, в сознании человека, и только ее исход влияет на формирование личности, на восприятие действительности. В качестве точки отсчета рассмотрим возможности человеческого субъекта, которые образуют основу для формирования убийственных форм разрушения.
Кажется, очевидным, что психоанализ возникает в обществе, функционирует в нем или же наоборот, не может существовать в тех или иных социальных условиях, именно поэтому психоанализ может рассматриваться и как социальная наука. Фрейд писал в работе «Психология масс и анализ человеческого Я»: «В психической жизни человека всегда присутствует «другой». Он, как правило, является образцом, объектом, помощником или противником, и поэтому психология личности с самого начала является одновременно также и психологией социальной в этом расширенном, но вполне обоснованном смысле». Можно сказать, что основатель психоанализа «социологизировал» человеческую психику с помощью описания динамики внутренней социальности души: конфликт между инстанциями Я, Оно и Сверх- Я, отношений между Я и Я- идеалом, процессов проекции, интроекции и идентификации, и т.д.
Оглядываясь на жесточайшие катастрофы прошлого века, которые имели огромное значение на ход истории, мы должны принять тот факт, что в природе человека есть нечто, что радушно приветствует уровень насилия, почва, которая настолько плодородна для семян разрушения, что они мигом прорастают без особых препятствий. Варварская страсть к разрушению и жестокости, стремление подчиниться могущественной внешней силе, все это остается частями нашей натуры, ожидая возможности вырваться на свободу. Именно такую возможность и предоставляют социальные конфликты. В книге «Недовольство культурой» Фрейд описывает, как для развития людям требовалось объединяться в группы. Формирование группы порождает безопасность, которая будет поддерживаться за счет того, что отдельные люди связаны между собой дружескими узами и общей любовью к своему лидеру. Все это требует подавления естественной агрессии; иными словами, чтобы жить в обществе, человек должен подавлять эту часть своей натуры.
Фрейд выдвигает на первый план два вопроса: 1. Какова судьба подавленной агрессии, в той ситуации, когда ее нельзя направить вовне?; 2. Каким образом достигается такая степень подавления? Оказывается, что эти два вопроса - новое расположение агрессии и процессы развития, с помощью которых достигается приобщение к культуре/подавление, - тесно связаны, можно даже сказать, это две стороны одной монеты. Агрессивность перенаправляется с внешнего на внутреннее - с объекта на себя, переселяясь в Супер-Эго. Словно при помощи какого-то магического вмешательства подавляемая агрессия становится той самой силой, которая ее и подавляет. Это Супер-Эго проявляет нечеловеческую жестокость, оно подобно ужасному внутреннему «паноптикуму» - коллекции разных необычных предметов, охранники которого безжалостно наказывают не только за действия, а даже за мысли о чем-то противоправном, настоящая «полиция мыслей». Таким образом, наша «цивилизованная» любовь к каждому, поддержание дружественных связей с другими членами группы и ее лидером зависят от этого внутреннего подчинения. Но наша первобытная ненависть не исчезает, оставаясь существовать в подавленном состоянии, появляется важное условие, при котором существует возможность применения насилия по отношению к другому вовне: «Всегда существует возможность связать любовью большое количество людей... до тех пор, пока остаются другие, получающие проявления их агрессивности», - пишет З. Фрейд.
Мелани Кляйн писала о том, как война воспринималась в сознании ее пациентов, описывая ситуации, в которых война становилась средством выражения ужасающих фантазий во внешнем мире, она предоставила психоаналитическую основу для углубления нашего понимания архаичных фантазий и процессов, лежащих в основе деструктивности, которая является частью человеческой природы. Эта основа содержит два измерения: феноменологическое и динамическое. Под феноменологическим я подразумеваю качества объектов, населяющих инфантильный мир, а под динамическим - процессы, с помощью которых они образуются и приводятся во взаимодействие друг с другом. Фундаментальными для этого являются процессы расщепления, проекции и интроекции.
Роджер Мани-Кёрл очень уважал Мелани Кляйн, считая ее звеном передового психоанализа. В своих статьях «Политика с точки зрения психоанализа» (Politics from the Point of View of Psychoanalysis, 1978) и «Природа пропаганды» (The Nature of Propaganda, 1941). Он писал, что разрушительные агрессивные импульсы, дремлющие внутри нас, имеют три основных направления: если они направлены на себя, то результатом станет депрессия (здесь имеется ввиду Фрейдовское описание подчинения Эго жестокому, архаичному Супер-Эго); также, они могут быть направлены вовне, что приводит к параноидальной подозрительности по отношению к другим; и, наконец, агрессия может непосредственно выражаться в насильственных действиях по отношению к другому. Однако для того, чтобы произошло последнее, должно произойти соединение внутренних и внешних процессов. Также он говорил, что существуют три возможных пути подавленной агрессии (меланхолия, паранойя и реальная склонность к убийству), конечно, не проявляются в чистом виде и в разных ситуациях могут быть замечены сразу несколько признаков одновременно. Убийственная жестокость и паранойя имеют особое сходство. Чем больше враг воспринимается как зло и только как зло (ситуация, поддерживаемая параноидными механизмами), тем меньше будет сдерживаться высвобождение насильственной агрессии. Кроме того, чем больше насильственной агрессии, тем более опасным (из-за проекции) становится объект, и поэтому паранойя усиливается; то есть между паранойей и жаждой убийства существует взаимосвязь. Создание ненавистного объекта посредством проекции также может приносить определенного рода удовольствие, которое может являться частью самой ненависти. Его параноидная теория очень ясно описывает кляйнианскую теорию раннего детского развития, описывая процессы раннего расщепления, проекции и интроекции, которые формируют основу параноидальных отношений. В самом начале младенец воспринимает внешние (грудь, руки, глаза и т.д.) материальные объекты, обладающие чувствами, как на самом деле принадлежащие младенцу: когда младенец испытывает ненависть, эти объекты воспринимаются как злокачественные, когда младенец любит их, они благодетели. Он называет эту конкретную стадию «аниматической», которая сосредоточена на злых и добрых духах (таких как ведьмы и феи). Еще одно полезное дополнение Мани-Кёрла вытекает из хода взаимоотношений между «Я» (Self) и интроецированными объектами. Он отличает те состояния психики, в которых интроецированный объект переживается как внутреннее присутствующий, от тех, в которых индивид отождествляет себя с объектом. Он приводит замечательный пример ребенка, который спроецировал свою собственную агрессию на пень, в котором, как он тогда думал, был лев, объект его ужаса. Позже он интроецировал его и идентифицировал себя с ним: он стал львом и зарычал на пень. Такая идентификация (с могущественным опасным объектом) неизбежно имеет маниакальные черты. Мани-Кёрл блестяще отлавливает постоянное движение между депрессивными фазами (отождествление с повреждённым объектом), паранойей (проекция ответственности за разрушения на внешнюю фигуру, которая теперь воспринимается как опасный враг, который должен быть наказан), интроекцией этой фигуры (которая теперь ощущается как внутренняя опасность), и, наконец, идентификация с этой плохой фигурой, создающая возбужденные состояния маниакальной идентификации с жестоким внутренним объектом (подобно ребенку, который «становится» львом).
Ханна Сигал (пожалуй, один из величайших интерпретаторов Кляйн), подобно Мани-Кёрлу, она также смогла показать значимость модели сознания Кляйн для культуры в целом. Ее первой по-настоящему политической статьей «Молчание - настоящее преступление», которая была представлена на конгрессе IPA в Гамбурге, в 1985 году, в то же время вместе с Мозесом Лауфером она занималась созданием движения «Психоаналитики против ядерной войны», которое стало частью более широкой международной организации. В данной статье рассматривается смертельно опасный сценарий: поистине, убийственное сочетание эскалации гонки ядерных вооружений и отрицания ее значимости. Как и Фрейд, она не сомневалась, что человечество одержимо ужасающим стремлением к самоуничтожению, своего рода тоске по аннигиляции, узнать о которой (и исследовать ее последствия) нам не дозволено. Перечитывать эту статью и осознавать, насколько близок к краю пропасти был мир в то время, - очень пугающий опыт. Фактически, было несколько ситуаций, когда только ряд случайных факторов позволил предотвратить ядерную катастрофу. Сигал говорит о том, как ситуация ядерной угрозы сталкивает нас с тревогами психотического характера, для этого она активно использует знания, полученные в работе с тяжело нарушенными пациентами. Она показывает, как виды защиты, которые мобилизуются в таких ситуациях (расщепление, фрагментация, насильственная проекция, отрицание), проживаются в группах таким образом, что, если бы в таком виде они имели место у отдельного человека, они воспринимались бы как свидетельство серьезного психического расстройства.
Наше «смутное» психотическое время можно назвать временем извращенности и отцеубийства, что присуще любым переворотам и революциям. Перверсия (извращение) присутствует там, где оргазм достигается с другими сексуальными объектами (гомосексуальность, педофилия, зоофилия и т.д.) или через другие области тела (анальный коитус и т.д.); там, где оргазм абсолютно подчинен определенным внешним условиям, которые необходимы сами по себе для получения сексуального удовольствия (фетишизм, трансвестизм, вуайеризм, эксгибиционизм, садомазохизм). В более широком смысле «перверсия» (извращение) обозначает все психосексуальное поведение, сопровождающее такие типичные способы получения сексуального удовольствия», - писал Кернберг.
Другое важное психоаналитическое понятие - извращенность, или перверсность, можно определить, как существенное отклонение от общепринятых отношений (объектных отношений) между людьми, необходимое извращенному человеку для их поддержания и получения от них удовлетворения. Извращенность - это такое искажение отношений, при котором ненависть (смерть) начинает доминировать над любовью (жизнью). По аналогии с половыми извращениями, извращенные отношения между людьми (объектные отношения) становятся садомазохистскими, копрофилическими, эксгибиционистскими, вуайеристскими, фетишистскими и т.п. Иначе говоря, в извращенных отношениях начинают преобладать мучительство, издевательство, с одной стороны, и покорность, безропотность, жертвенность, с другой; страсть к грязи, наслаждение ею и желание испачкать, измарать, испортить все чистое и хорошее; выставление напоказ всего личного и тайного и сладострастное подглядывание за личным и тайным, всепроникающий контроль за личной жизнью человека. Этот ряд можно пополнить сверхценным отношением к мертвым понятиям и вещам, ради чего в жертву приносятся живые люди, или, в более мягкой форме, грубо игнорируются интересы живых людей. Извращенным (перверсным) отношениям присущи искусственность, мертвенность и одновременно - устойчивость и неподвижность.
С психоаналитической точки зрения, революция всегда выступает проявлением извращенности - бунтом незрелой молодежи против отцовских законов и правил, бунтом, который разжигается ненавистью и завистью к отцам. Разрушить, убить, отобрать, уравнять всегда проще и быстрее, чем создать, породить, вырастить, сберечь. Генитальная сложность и дифференцированность «старого» мира, основанная на хрупком равновесии любви и ненависти, добра и зла, безжалостно разрушается и смешивается в анальном хаосе простого «нового» мира. Под лозунгами свободы, добра и справедливости все вокруг пропитывается злом, ненавистью и насилием, а генитальная родительская пара разрушается во имя «коллектива», тотального контроля над личностью и фетишизации революционной власти и догм. Отцеубийство проявляется как цареубийство, как прямое уничтожение и свержение всех авторитетов, как неистовая борьба с религией. Подростковый бунт асоциального психопата становится кошмаром, охватывающим всю страну. Личности с извращенной психикой и глубокими внутренними нарушениями становятся вождями и политическими лидерами. Такая эдипальная ненависть может легко стать основой паранойи. Извращенность всегда связана с убийством отца (отрицанием отца), отказом от всех связанных с ним законов (порядка и справедливости), отрицанием любящего, рождающего сношения между матерью и отцом. Убивающий отца хочет встать на его место, безраздельно завладеть матерью (землей, властью, собственностью), объявить себя вечным, всемогущим и безгрешным. Фрейд писал, что со временем дети, убившие отца, начинают жалеть о нем, сообща вспоминают его и пытаются вместе установить какой-то закон и порядок (Фрейд, 1991). Но убийство от этого не перестает быть убийством, и ничто не предохраняет нас от повторения кровавого кошмара. Общество, «убившее отца», как показывает опыт многих революций, неизбежно проходит через полосу крайней жестокости и подозрительности. Новые отцы не чувствуют своей легитимности, их переполняют тревога, страх, в основе которых лежит подспудное чувство своей преступности. Чтобы заглушить эти чувства и предотвратить реальную или мнимую угрозу своему господству, они неизбежно приходят к террору и паранойе. Очень скоро жертвами революции становятся многие из ее собственных отцов. Перефразируя известное выражение, можно сказать: революция пожирает своих отцов. Извращаются все ценности и смыслы бытия. Извращенность боится правды и потому она ее извращает. Так, например, гомосексуальная любовь в наши дни все чаще объявляется возвышенней, чище, «продвинутей», сравнительно с гетеросексуальной, как в недавние времена коммунизм считался прогрессивней капитализма, а государственные интересы - выше личных, частных, семейных. Правда, которой больше всего боятся и которую более всего извращают, - правда об отце: об убитом, отвергнутом, оболганном отце, его законе и порядке, мире обычных, общепринятых человеческих отношений. Отец может исчезнуть, оказаться «врагом народа», ненастоящим отцом, предателем. Настоящим же объявляется любой новый лидер, «великий отец и учитель», с которым так легко идентифицироваться в фантазиях всемогущества и совершенства. Эдип убивает своего отца сам, случайно, по воле Рока. По мысли Фрейда, высказанной в «Тотеме и табу», отца убивают объединившиеся сыновья (Фрейд, 1991). Однако в мире извращения и извращенности сыновья или дочери убивают отца с помощью матерей или даже помогают матерям в мужеубийстве. Извращенный мир - это мир, в котором между полами царит война, а не любовь. Это мир, где возможно либо подчинение женщины мужчиной и господство над ней (так называемое «традиционное», «патриархальное» общество), либо победа женщины и изгнание из семьи или удаление на ее периферию слабого и никчемного, кастрированного мужчины. В этом случае дети становятся собственностью матери. Мать дает понять сыну, что ей не нужен мужчина, что сын своей инфантильной сексуальностью и своим детским пенисом может удовлетворить ее. И тогда ему не надо взрослеть и становиться мужчиной. Это и есть разрушение семьи. Это - регрессивное по своей сути, анальное разрушение генитальности и парных отношений между мужчиной и женщиной в пользу аморфной «подростковой» группы - «коллектива», который вмешивается в эти отношения, контролирует их, «освобождая» женщину и мужчину от близости, тайны связывающего их союза и взаимных обязательств.
Другой частью подобного разрушения является ослабление, унижение, кастрация мужчины как «главы семьи», добытчика и защитника. Важная характеристика извращения - особое мышление, к отличительным чертам которого относятся минус-К и анальность. Минус-К (понятие, предложенное Бионом, Bion, 1962) означает в данном случае извращенность всех причинно-следственных связей и мыслительных операций, особенно при понимании человеческих желаний, чувств, отношений, проблем. Она направлена на затушевывание и искажение этих желаний, чувств, отношений и проблем. В результате подобного «минус-мышления» возникает «минус-знание». Черное объявляется белым, хорошее - плохим, ненависть - любовью, диктатура - демократией, нищета - изобилием. «Минус-мышление» способствует возникновению «фальшивой» личности и «фальшивых» отношений и обслуживает их функционирование. Возникает своеобразная «минус-психология» извращенности (в той или иной мере она пропитывает все общество, но особенно заметна в его публичной, эксгибиционистской части - политике, моде, шоу-бизнесе и т.п.). Анальность мышления состоит в его склонности к пачканию, порче и обесцениванию того, с чем оно имеет дело. Здесь извращенное мышление обладает целым спектром средств: от грубого и очевидного очернительства, нападок и цинизма до тонких и незаметных, но все пропитывающих иронии и скепсиса.
Извращенные люди в каждом извращении отрицают, что родительская пара для их концепции была обязательна. В национальном экстазе мы вообще видим нападение на членов других наций как на низших, более примитивных или, если они - на более высоком уровне развития как на дегуманизированных их собственным безразличием. Поэтому, только член одной особенной нации - это тот, кто имеет истинную меру гуманности. Титулованный, но с чувствами, агрессивный, но благородный. Другая особенность, появляющаяся в национальных экстазах - то, что отдельная нация имеет или специфическое происхождение, или, когда не легко это изобрести, по крайней мере, самое старое происхождение. Характерно, что в национальном экстазе там существуют две параллельных тенденции. Первая - то, что соседние нации произошли из избранной нации, но со временем приняли другую религию из-за их коррупции и зла, или что они отказались от их благородного происхождения. Вторая тенденция состоит в том, чтобы объявить некоторое таинственное происхождение, благородное, конечно, и обвинить другие нации, что они скрыли это происхождение от избранной нации. Я полагаю, что все эти теории стремятся обеспечивать для членов избранной нации особенное происхождение, которое является благородным, конечно, и таким образом уменьшают ущерб, причиняемый от осознания того, что они возникли посредством простого полового сношения между их родителями. Этим путем каждый становится благородным без отношения к действительности каждодневной жизни. Мы имеем, таким образом, два свойства, выражающих боль того, что мы возникли обычным путем. Мы имеем ситуацию, очень похожую в детстве на ту, когда дети эмоционально имеют дело с фактом, что они возникли от их матери и отца, изобретающие все виды романтичных теорий, известных нам как роман семейства. Избранная нация, благородно возникавшая от благородных родителей, тогда как другие имеют происхождение полуживотного. Я полагаю, что этот механизм - причина многочисленных злодеяний и войн. Разрушительное действие этого мнения относительно себя состоит в увеличении собственного всемогущества и через собственное величие и скромность других. Иметь благородное происхождение или быть самой старой нацией устанавливает чувство близости среди его членов. Поскольку мы самые старые, разница во времени между предками стерта. Все члены нации, и живой, и мертвый, являются, таким образом, живыми. Так, мы можем легко идентифицировать нас с мифическими героями прошлого, также, как и с жертвами прошлого. Что произошло, пятьсот лет назад ощущается как настоящее, произошедшее не с нашими предками, а с нами.
Я принадлежу поколению, рожденному в послевоенное время, нас учили в течение всего время обучения, что братство и единство - самые драгоценные ценности. Все же, я учила также историю Средневековья, сыновья, братья или родственники тех времен в конфликтах разрушили большие государства и делали их легкой добычей различным внешним врагам. Патриотизм советского человека - это ненависть к фашизму, к национализму, культивировалась дружба всех народов СССР. Да, мы никогда не обращали внимание на то какой национальности наши друзья и знакомые - мы просто советские люди. Коммунистическая партия была самой сильной группой в прежнем СССР. Когда коммунизм как идеология испытал кризис, это столкнулось с судьбой всех больших систем, неспособных решить кризис, в котором они находятся. Это поведение подобно придворному в сказке «Новый костюм короля», оно разрушило любую идею, которая могла бы принести решение кризиса. Большая семья СССР распалась на отдельные государства. Мы были едины и разговаривали на одном языке, который объединял нашу идентичность.
Большая семья распалась и каждый стал жить своей жизнью. Так как идентичность основана на подобиях и различиях, возможности для нетерпимости членов других наций являются значительными. Таких немного, кто никогда не чувствовал враждебность к кому-либо только потому что он или она принадлежит другой группе. Форма этой враждебности может быть мягка как, например, когда мы возвращаемся из поездки за границу и точно не приписываем лучшие характеристики членам той нации. Мы видим их через стереотипы или широко обобщаем положительные или отрицательные черты индивидуумов, которые мы приписали целой нации. Спортивные соревнования между двумя нациями обычно ведут к страстным реакциям, которые, вообще-то, тратятся перед телевидением, но иногда могут становиться злостными на поле. Мы можем быть подозрительны или дистантны к членам других наций, или, во многоэтническом окружении мы можем голосовать за члена нашей собственной нации только, потому что он или она принадлежит к нашей нации, не обращая внимания на его/ее агрессию и готовность вызвать межэтнические конфликты. Поэтому, мы встречаемся с вездесущим явлением, существующим в каждом из нас и, следовательно, как явление группы, это представляет явление, требующее осторожного исследования. Чтобы процветать в его полной силе и трагичности, национализм требует наличия одной группы (Freud, 1921). Как только злой дух национализма выпущен, им невозможно управлять, также, как и невозможно возвращение к индивидууму, где это может быть скорректировано более легко. Национализм, прежде всего, явление группы. Однако его страстность превышает другие явления, которые могут быть связаны с группами подобных размеров, патриотизм, например. Говорят, что нет войны столь же отвратительной, как война между нациями, разделяющими одну и ту же территорию. Скорость ее развития, варварство, время, необходимое для мирного решения проблем в возникающих между нациями ссорах, все это напоминает конфликты в семье. Ссорящиеся члены семейства, которые до какого-то момента жили мирно, внезапно ссорятся, прерывают все связи, один другого обвиняет в нелояльности, предательстве и ограблении. Внешний наблюдатель увидит все это или как абсурд, или легко решит, что он или она не знакомы со страстями, скрытыми позади непонимания. Внешнему наблюдателю кажется, что ссорящиеся стороны можно легко примирить, так как сам конфликт является незначительным, который легко решить рациональными методами, являющихся верными, или все-таки в случае неудачи, ссорящиеся стороны могут легко разделиться. Ссорящиеся стороны могут начать кровавую борьбу, стороны, говорящие на том же самом языке, нравится им это или нет. И мы наблюдаем явление подобное явлению семьи, чем ближе друг другу они приходятся, тем больше они ненавидят друг друга. Известно, что насилие среди индивидуумов обычно происходит между теми, кто знаком друг с другом, и чем ближе связи, тем возможность насилия больше. Аналогично с насилием между двумя нациями - чем ближе они, тем возможности насилия больше.
По мнению Томаса Огдена, главная задача психоанализа - помочь людям стать более живыми (Ogden, 1997). Безжизненность, мертвенность - основная черта извращенности. Извращенность возникает там, где реально или метафорически убивают отца, где нет оживляющих и рождающих любовных отношений между матерью и отцом. Где на фасадах семьи строятся фасады ложного Я, которое, по-бандитски нагло и агрессивно, пытается наполнить мир ложью и насилием. Извращенность отношений (как и половая извращенность) в той или иной степени свойственна каждому человеку. Однако при здоровом, естественном развитии извращенная часть личности включена в здоровую, зрелую личность, а извращенные отношения встраиваются в зрелые человеческие отношения, основанные на любви, близости и благодарности. Поэтому, думая об излечимости, необходимо оценивать, насколько развиты здоровая часть личности и здоровые отношения. Психоанализ, словно с лицом Януса, смотрит внутрь, на работу сознания (mind), и в то же время вовне, на культуру и общество.
Психоанализ имеет все возможности для того, чтобы внести вклад в любую область исследований, в центре которой находится человеческий субъект. Именно почва ненависти и расщепления является особой территорией психоаналитика. Большая ответственность сегодня ложится на сообщества людей, понимающих глубинные процессы происходящих событий. И мне кажется, что подобные мероприятия, когда, не взирая ни на что, ни на разные языки и культуры, мы едины в психоаналитическом понимании процессов. Между нами существует баланс либидо и мортидо, а значит и в более крупных масштабах этот баланс может быть восстановлен!