Ч.2. Ситуации тревожности в раннем возрасте, и их влияние на общее развитие ребенка

Связь между неврозом навязчивых состояний и ранними стадиями формирования супер-эго

Оральные фрустрации вызывают поиск новых источников удовлетворения желаний индивидуума. В результате этого маленькая девочка может отвернуться от своей матери. Пенис отца для нее станет объектом удовлетворения ранних оральных устремлений, но в это же самое время появляются и генитальные тенденции.Что же касается мальчика, то у него также появляется позитивное отношение к пенису отца из орально-сосательной позиции, так как пенис и материнская грудь приравниваются друг к другу. Оральная зацикленность на пенисе отца, относящаяся к «сосательной стадии», представляется фундаментальным фактором формирования истинной гомосексуальности. Обычно зацикленности мальчика на пенисе отца противодействуют чувства ненависти и страха, возникающие в русле пробуждающихся эдиповых тенденций. При успешном развитии позитивное отношение к пенису отца формируют также нормальное, хорошее отношение к индивидуумам своего пола и одновременно позволяет мальчикам завершить развитие у себя гетеросексуальности. Однако в то время, как орально-сосательные импульсы, направленные на отцовский пенис, которые при определенных обстоятельствах становятся основой гомосексуальности у мальчиков, обычно приводят к гетеросексуальным устремлениям и эдиповому конфликту у девочек. По мере того как девочка поворачивается к своему отцу, ее либидинальные устремления находят для себя новую цель; соответственно заново появляющееся внимание к матери делает ее объектом генитальной любви. Генитальность утверждает себя .В этой ранней фазе развития садизм достигает своей высшей точки. Затем либидо постепенно консолидирует свои позиции в борьбе с деструктивными инстинктивными импульсами. Жизненный инстинкт должен максимально использовать свои силы, чтобы утвердиться на ранних стадиях развития в качестве превалирующего над инстинктом смерти. Но именно эта необходимость и стимулирует сексуальное развитие.

Это является лишь продолжением и развитием общепринятой и хорошо обоснованной психоаналитической теории о том, что за стадией орального садизма (каннибализма) следует стадия анального садизма. Нам также не следует забывать, что эти каннибалистические тенденции сами по себе не находят выражения, соответствующего и соразмерного их психологическому значению; обычно мы видим у маленького ребенка только относительно слабые признаки импульсов к уничтожению его объектов. То, что мы наблюдаем, – это только «производные» от этих фантазий. Надо всегда помнить, что эти фантазии начинают появляться только на очень ранней стадии развития эго и что отношение ребенка к реальному миру все еще не развито, а по большей части определяется миром его фантазий. Известно, что отношение ребенка к своим объектам и формирование его характера в критической степени зависят от того, преобладает ли у него фиксация на «орально-сосательной» или орально-садистической стадии. Этот момент, на который Абрахам обращает особое внимание также имеет решающее значение для формирования супер-эго. По причине уравнивания материнской груди и пениса интроекция доброй матери влияет на создание образа доброго отца. Таким образом, в процессе формирования супер-эго зацикленность на «орально-сосательной» стадии действует в качестве противовеса провоцирующим тревожность идентификациям, происходящим под воздействием инстинктивных орально-садистических импульсов. Всепоглощающий страх своего супер-эго и своих объектов, который преобладает на ранних этапах развития, вызывает бурные реакции. Кажется, что эго прежде всего пытается защититься от супер-эго с помощью его скотомизации (если использовать терминологию Ляфорга), а затем исторгая его вовне. В попытках эго перехитрить супер-эго и уклониться от противостояния последнего с импульсами, идущими от ид, я вижу одну из самых ранних реакций эго, посредством которых оно признает силу супер-эго. После того, как начинается более поздняя анальная стадия, эго осознает эту силу все более и более отчетливо и приводит к попыткам продвинуться вперед и исследовать супер-эго. Осознавая всю силу супер-эго, это также принимает необходимость подчиниться воле супер-эго. В то же время делается шаг к признанию внутрипсихической реальности, что связано также с признанием внешней реальности и служит для этого предпосылкой. Отношение эго к ид, которое на более ранней стадии носило характер вытеснения, превращается на более поздней анальной стадии в подавление инстинктивных импульсов или – даже – в подавление в полном смысле этого слова. Поскольку ненависть, направленная на супер-эго и ид, смещается на объект, объем ненависти по отношению к объекту теперь также уменьшается. Но одновременно, как представляется, эго во все большей мере осознает страх возмездия со стороны своего объекта. К подчинению суровому супер-эго и к признанию запретов, налагаемых с его стороны, добавляется признание силы объекта. Все это усиливается проявляющейся в эго тенденцией приравнивания супер-эго и объекта друг к другу. Это приравнивание является дальнейшим шагом в модификации страхов (с помощью механизмов проекции и смещения), связанных с развитием отношения к внешней реальности. Теперь эго стремится преодолеть тревогу, стремясь удовлетворить требования внешних и интернализированных объектов. Все это побуждает эго обеспечить защиту своих объектов – реакция, которую Абрахам относил к более поздней анальной стадии. Либо происходит отстранение от объекта (по причине страха перед ним как источником опасности и в качестве попытки защитить его от собственных садистических импульсов), либо к нему повышается внимание с одновременным ростом положительных чувств. Этот процесс установления отношения к объектам происходит через раскол образа матери на «добрую» и «злую» мать. Существование такого типа амбивалентности по отношению к объекту является еще одним шагом в развитии объектных отношений и одновременно помогает справиться со страхом перед супер-эго.

Когда эго отстраняется от несущего опасность объекта и поворачивается к «дружественному» объекту, оно стремится исправить весь тот вред, который был в воображении нанесен объекту. Именно тогда могут начать происходить процессы сублимации, так как у индивидуума тенденции к компенсации объекту причиненного вредаявляются фундаментальным стимулом для сублимаций (даже для самых ранних, таких как примитивное выражение игрового инстинкта). Необходимым условием для развития компенсационных тенденций и сублимаций является смягчение давления со стороны супер-эго, что будет ощущаться эго как чувство вины. Если же это чувство вины станет слишком сильным, то его влияние эго будет ощущать в виде тревогиМ.Кляйн обнаружила, что чувство вины у ребенка, которое тесно связано с его уретрально- и анально-садистическими инстинктами, является производным от проводимых им в своем воображении атак на тело матери в то время, когда садизм достигает своей высшей точки. По мере того как генитальные импульсы набирают силу, подавление ид со стороны эго также во многом теряет свой жесткий, насильственных характер, что делает возможным лучшее взаимопонимание между ними. Таким образом, более позитивное отношение к объектам, которое наступает с началом генитальной стадии, можно рассматривать как знак того, что между супер-эго и эго, а также между эго и ид установилась более удовлетворительная связь. Ситуации чрезмерно сильной тревожности, которые возникают, когда садизм достигает своего максимума, являются фундаментальным этиологическим фактором психотических расстройств. Поскольку ситуации тревожности время от времени появляются и достигают определенного накала у каждого ребенка, то у всех детей периодически обнаруживаются психотические явления. Самые ранние ситуации тревоги появляются примерно в середине первого года жизни, в результате роста садизма. Они связаны со страхом внешних и интернализированных объектов, природе которых присущи насильственные действия (которые могут пожрать, порезать, кастрировать), а эти страхи на такой ранней стадии еще не могут быть в достаточной мере купированы. Трудности с кормлением маленького ребенка, утверждает М.Кляйн, тесно связаны с ранними тревожными ситуациями и всегда имеют корни параноидального характера. Жидкая пища приравнивается к молоку, моче, сперме, а твердая – к фекалиям и другим частям тела. Поэтому пища может вызывать различные страхи отравления и разрушения изнутри, которые дети ощущают по отношению к своим интернализированным объектам и экскрементам, если они подвержены сильной тревоге. Одним из проявлений детской тревожности являются фобии животных. Они основаны на отторжении ужасающего супер-эго, что характерно для более ранней анальной стадии. Таким образом, детские фобии животных представляют собой многоступенчатый процесс борьбы со страхом перед грозными супер-эго и ид. на самых ранних этапах развития эго в воображении происходит приравнивание супер-эго и ид к диким и опасным животным, но далее в рамках этой модификации вместо такого зверя вызывающим страх объектом внешнего мира выбирается менее свирепое животное. Фобии по отношению к животным уже представляют собой достаточно далеко зашедшую модификацию страха перед супер-эго; мы видим, какая тесная связь существует между формированием супер-эго, объектными отношениями и фобиями животных. «Фобия - это страх человека перед своим собственным деструктивным инстинктом и своими интроецированными родителями» говорит З.Фрейд.

Мы знаем о страхе перед «плохой» матерью, которая будто бы требует от ребенка возврата экскрементов и детей, которые он ранее у нее украл. Поэтому реальная мать или няня, требующие чистоты, этим сразу превращаются в ужасающих людей, которые не просто настаивают на том, чтобы ребенок отдал свои фекалии, но и – как говорит запуганное воображение – намереваются силой вырвать их из его тела. Другой, еще более подавляющий источник страха – интроецированные образы, от которых из-за его собственных деструктивных фантазий, направленных против внешних объектов, он ожидает аналогичных по изуверству нападений изнутри себя. В этой фазе как следствие приравнивания экскрементов к опасным, ядовитым или сжигающим субстанциям, а также к различного рода предназначенного для нападения оружия ребенок начинает бояться своих экскрементов как чего-то такого, что уничтожит его тело. Это садистическое уравнивание фекалий и разрушительных веществ, вместе с воображаемыми нападениями, предпринимаемыми с их использованием, еще в большей степени ведут ребенка к страху перед тем, что аналогичные атаки со стороны как его внешних, так и внутренних объектов могут быть направлены на него самого, а также к чувству ужаса перед экскрементами и вообще, любой грязью. Эти источники тревожности, тем более подавляющие из-за того, что они так многообразны, являются, исходя из моего опыта, самыми глубинными причинами детских чувств вины и страха в связи с приучением ребенка к чистоте. Формирование у ребенка реакций отвращения, порядка и чистоты происходит поэтому на базе страха перед опасными ситуациями, которые могут возникать в самом раннем возрасте и быть вызванными различными источниками. Когда с началом второй анальной стадии реакции ребенка на объекты уже развиты в достаточной мере, формирование реакции сочувствия выходит на передний план.

М. Кляйн удавалось проследить историю ненормального развития, имевшего корни в чрезвычайно сильном садизме (или в его неудачном проявлении), который привел к чрезмерной тревожности на самых ранних стадиях жизни. В результате он вел к крайней оторванности от реальности и к формированию тяжелых обсессивных и параноидальных черт. Такой способ справиться с тревожностью и страхами является фундаментальным этиологическим фактором гомосексуальности у параноиков.

М. Кляйн кратко излогает свои выводы о развитии фобий. Страх ранних тревожных ситуаций находит свое выражение в фобиях грудного младенца. В младенческих фобиях животных, зародившихся в начале анальной стадии, все еще «живут» вызывающие ужас объекты. В более поздних фазах анальной стадии, а в еще большей мере – в генитальной стадии, эти объекты, являющиеся источниками тревожности и страхов, претерпевают большие изменения. Процесс модификации фобии связан с появляющимися на поздней анальной стадии механизмами, лежащими в основе невроза навязчивых состояний. Этот невроз является попыткой преодолеть психотическую тревогу самых ранних фаз и что при младенческом неврозе обсессивно-невротические механизмы действуют наряду с механизмами, берущими свое начало в более ранних стадиях.Корни неврозов навязчивых состояний находятся в самом раннем детстве. Но соединение отдельно взятых обсессивных проявлений и черт в нечто организованное целое, что мы и считаем неврозом навязчивых состояний, не происходит до некоторого более позднего момента детства, а именно до начала латентного периода. Обсессивные черты маленького ребенка часто очень трудноразличимы, состоит в том, что они развиваются параллельно с другими расстройствами, характерными для этих ранних возрастов, которые еще не преодолены, а также множеством других защитных механизмов. Боязнь опасных ситуаций в раннем возрасте, по моему мнению, тесно связана с появлением навязчивых идей и симптомов. Она относится к разнообразным повреждениям тела изнутри, и компенсация также должна происходить внутри тела.

Элемент, имеющий важное влияние на характер навязчивого состояния, – это интенсивность и многообразие страхов, рождаемых различными источниками опасности в раннем возрасте. Эти интенсивность и многообразие страхов дают такой же сильный толчок для приведения в действие защитных механизмов. Все это ведет к навязчивому стремлению вычистить, собрать, сложить в порядке все, что ранее было испачкано, сломано или каким-либо иным способом испорчено, к навязчивому украшательству и починке сломанных вещей самыми различными способами, соответствующими разнообразию детских садистических фантазий и деталям, в них заключенным.

При анализе детской игры навязчивое хватание игрушеки отбрасывание может иметь очень различные смысловые выражения. Оно происходит, вместе с тревогой и чувством вины в качестве реакции на ранее произошедшие акты разрушения или грабежа. Например, дети могут переносить все содержимое (или его часть) одной коробки в другую, очень аккуратно раскладывая там все перенесенное, стараясь ничего не повредить и выказывая при этом очевидную тревогу, а если они уже достаточно подросли, то и пересчитывая предметы. Эти предметы могут иметь самый разный характер, включая использованные спички (при этом часто ребенок «заморачивается» отскребыванием сгоревших остатков), обрезки бумаги, карандаши, игрушечные кубики, кусочки веревки и т. п. Эти предметы символизируют всевозможные вещи, которые ребенок извлек в свое время из тела матери – пенис отца, детей, куски стула, мочу, молоко и т. д. Ребенок может вести себя подобным же образом с блокнотами, пряча где-нибудь вырванные из них листы. Мы затем часто видим, что вследствие растущей тревожности ребенок не только кладет на место то, что он ранее символически извлек из тела матери, но и то, что оставит неудовлетворенным его навязчивое стремление отдать или скорее вернуть. В результате он вынужден непрестанно и разными способами дополнять то, что отдает, и при этом его основные садистические тенденции постоянно прорываются через его реактивные действия. Очень часто представления ребенка о том, что он что-то «возвращает», прерываются необходимостью пойти в туалет и испражниться.

М. Кляйн обратила внимание на то, что аспекты стадий развития, на которых начинают возникать конфликт, связанный с эдиповым комплексом, и сопровождающие его мастурбационные фантазии садистического толка, концентрируются вокруг совокупления между родителями, включают в себя садистическую агрессию против них, а поэтому становятся одними из самых глубоких причин чувства вины у ребенка.Именно чувство вины, возникающее на основе деструктивных импульсов, направленных на родителей, превращает для ребенка мастурбацию и даже любое поведение с сексуальным подтекстом в нечто грешное, безнравственное и запрещенное, а поэтому чувство вины – это результат детских деструктивных, а не либидинальных или кровосмесительных импульсов. Фаза, в которой начинает возникать конфликт, связанный с эдиповым комплексом, и сопровождающие его мастурбационные фантазии садистического толка, – это фаза нарциссизма – фаза, в которой субъект имеет, цитируя Фрейда, «высокую оценку [своих собственных] психических актов, являющуюся, с нашей точки зрения, чрезмерной оценкой». Эта фаза характеризуется ощущением всемогущества у ребенка в отношении функционирования его желудка и кишечника, откуда следует и вера во всемогущество своих мыслей. В результате этого ребенок чувствует вину за свои многочисленные агрессивные действия в отношении своих родителей, которые происходят в его воображении. Но это чрезмерное чувство вины, которое является следствием уверенности во всемогуществе своих экскрементов и мыслей, является, я думаю, одним из факторов, который заставляет невротиков и первобытных людей сохранять свое первоначальное чувство всемогущества или заново приходить к нему. Когда их чувство вины приводит к обсессивным действиям как способу защиты, они используют чувство всемогущества для целей компенсации, возмещения. Но это ощущение всемогущества теперь требуется поддерживать в компульсивном и преувеличенном виде, так как «возмещение» в той же мере, как и первоначальная деструкция, основано на этом «всемогуществе».

Хорошо известно, что между любопытством и садизмом существует тесная связь. Фрейд пишет: «…у нас часто складывается впечатление о том, что любопытство в действительности может занимать место садизма в механизме невроза навязчивых состояний». Из того, что мне удалось наблюдать, связь между ними формируется на очень ранней стадии развития эго, в момент, когда садизм достигает своей высшей точки. В это время любопытство у ребенка активируется появляющимся конфликтом, связанным с эдиповым комплексом, и – для начала – начинает служить орально-садистическим побуждениям.